Возьми меня на карнавал - Страница 34

– То есть как – о днях? А как же?.. А я в Италию улетаю завтра. Мне тоже нужно срочно.

– Как знаете. Мой вам совет: не откладывать дело на потом. Отсудить недвижимость у шведских властей будет непросто. Тем более вы – американка.

Она долго-долго сокрушенно вздыхала. Может, все к лучшему? Может быть, нужно отдать свой дом под какой-нибудь сиротский приют, пусть шведы получат то, что им принадлежит, а ей совсем не нужно? С другой стороны, это дом ее отца. Дом, в котором он вырос и очень любил его. Он – единственный сын своих родителей, и она – его единственная дочь. Эллис понимала, что и так уже некрасиво обошлась с половиной папиного наследства в Нью-Йорке, подарив созданное его руками, заработанное его трудом вздорному итальянцу, который пользовался чужими деньгами и ни разу не сказал спасибо. Папа был бы рад, если бы она сохранила его отчий дом для своих потомков. Он бы ею гордился. Папа…

Ну что ж, срочно – значит срочно. А Паоло… Она вздохнула еще тяжелей. Паоло подождет, если удержится, конечно.

– В общем, вы подумайте до вечера. Я готов буду вылететь с вами хоть завтра. Вот моя визитка, звоните, если что.

Эллис переходил в наследство дом средних размеров в городке Лайсвалль на севере Швеции, среди озер и мелких речушек, изрезавших весь полуостров. Она почти и не помнила его, потому что была тут всего два раза, да и то маленькой девочкой. Домик был симпатичный, добротный, хотя уже и обветшавший за годы простаивания.

Эллис, привыкшая к южным красотам, поначалу была шокирована красками северной природы: какая свежесть, яркость, неутоленность… Горы, речушки-ручейки, мелкие, стелющиеся по земле цветы и пронзительно-синее небо. Небо – насколько хватает глаз. И оно совершенно не такое, как в Италии или Сан-Франциско. На юге краски были словно опаленные солнцем, словно в дымке полуденного зноя, здесь же они бурлили – свежие, неукрощенные, жадные, впитавшие в себя всю силу жизни. Но Эллис грустила среди этой красоты. Пока Брюс по два раза в день носился из Лайсвалля в Стокгольм и обратно, она прогуливалась по окрестностям и размышляла, размышляла… Да, любить север можно, но жить здесь, пожалуй, она не смогла бы. Слишком чужое все это для нее. Здесь вырос папа. Ее любимый папа, с которым у нее всегда и во всем совпадали вкусы. Но… Перед ее глазами вдруг всплыла окраина Флоренции: Франческа в платке, подпирающая барную стойку своего ресторанчика, вечерние гости, заглянувшие «на огонек», непременно с зеленым чаем или красным вином – излюбленными напитками хозяйки, фруктово-восковый запах из дома, цветы и заборчик, увитый виноградником… Какая-то мощная волна толкнулась внутри, подкатила к горлу и вдруг брызнула слезами. Эллис плакала, стоя на берегу красивейшего озера, она смотрела на воду и не видела красоты, отражающейся в кристально-чистой, прозрачной до камушков на дне глади. Она видела там свою Италию и плакала от счастья. Ей хотелось домой. Да, у нее, оказывается, есть Дом. Он был всегда, но ей понадобилось десять лет, чтобы понять это.

Брюс хорошо знал свое дело: он блестяще отработал все формальности.

– Вам остается только приехать сюда через месяц, чтобы официально вступить в наследство. Просто показаться в стране. Чтобы здесь знали, что вы есть и время от времени будете приезжать в свой дом. Все равно за три дня мы не смогли бы полностью оформить документы. Нужно, чтобы прошел определенный срок, но вы же не можете сидеть здесь все время, вы спешите в Италию?

– Да! Я сегодня же выезжаю туда. Брюс, спасибо вам огромное. Я перечислю гонорар на ваш счет.

Они договорились, что созвонятся, если возникнут проблемы, и Эллис поспешила в аэропорт.

Беатрис встречала ее с сумрачным видом. Она яростно катила перед собой сумку Эллис, застревая на поворотах, и что есть силы отчитывала ее за халатность, проявленную по отношению к Цезарю. Эллис совсем забыла посетить дом Беатрис. Ключи так и пролежали в сумочке, вещи так и остались во флигеле. Она переночевала в гостинице, а потом трое суток провела в Швеции. Она раскидала себя и свое имущество по всему миру и теперь возвращалась туда, куда ее звало сердце.

– Что ты за человек такой, я тебя не понимаю! – возмущалась Беатрис. – Зачем тебе все это нужно? Недвижимость в Швеции! Ты бы лучше с Нью-Йорком разобралась.

– Я больше люблю Европу. В Нью-Йорк я вряд ли вообще вернусь.

– Значит, Паоло будет жить там в свое удовольствие, а ты – здесь.

– Посмотрим. Кстати, как он, вы не виделись?

– Ой, Эллис, виделись. Но если бы ты знала, что творится в моей жизни! Пойдем ко мне в номер. Я тебе не советую сегодня ехать к бабушке. Во-первых, уже вечер, а во-вторых, мы наконец наговоримся всласть. А мне есть что тебе сказать и спросить тоже!

В Риме было все по-прежнему: те же толпы туристов, вечно сверкающие фотоаппаратами. Веселые, шумные местные парни, которые хорошо заработали за день на «навязчивом сервисе», как выражалась Беатрис, и теперь, чуть ли не в обнимку со своими недавними клиентами, тратили доллары и лиры, предаваясь всем радостям жизни. Город предстал таким, каким его с детства помнила Эллис: величавым и снисходительно-надменным к людской толпе, будто смотрел на них сверху заботливый, но строгий отец.

В номере Беатрис царил творческий беспорядок, он, впрочем, царил везде, где она появлялась.

– Проходи. Горничные со мной не справляются, – подруга обвела широким жестом панораму двухкомнатного люкса, где одежда и предметы туалета не висели разве что только на хрустальной люстре, и то только потому, что она была недосягаемо высоко.