Возьми меня на карнавал - Страница 9

– Ну ладно, недотрога. Мы завоюем тебя другим способом!.. – А потом уже громче выкрикнул: – Ты хоть на свадьбу-то ко мне придешь?!

Почтенная публика начала оглядываться на них.

В ответ лишь громыхнула входная дверь.

3

И вот она снова в пустой гулкой квартире. Одна. Это ее первая ночевка без Беатрис и Цезаря. Ей даже страшно стало в темноте: а вдруг здесь кто-то есть? Она быстро пробежала по всему дому и включила свет. Потом телевизоры. И поняла, что от этого только хуже.

Эллис погрузилась в мягкий диван перед телевизором, запаслась хлопьями с молоком и предалась «бессмысленному прожиганию жизни», как всегда называла подобные занятия Беатрис. А что бы она делала на ее месте? Ну, во-первых, поправила себя Эллис со смешком, Беатрис на моем месте никогда не окажется. А во-вторых, она не сидела бы дома, а отправилась в один из любимых клубов. А там уж – как Бог даст, он Беатрис никогда не обижал… Нет, показываться сейчас на людях – выше ее сил.

Эллис медленно водила взглядом по стеллажам, по книжным полкам, пытаясь зацепиться хоть за какое-нибудь желание: почитать, полистать журналы, проверить свою электронную почту, наконец! Нет, ничего не хочется. Вот так люди сходят с ума.

Вдруг в ней отчетливо толкнулась какая-то неясная, но очень ощутимая мысль, что-то она хотела сделать еще лежа в клинике! И это «что-то» было единственным, из-за чего стоило возвращаться домой. Фотоальбомы! Ей срочно надо проверить, нет ли среди старых флорентийских фотографий карточки Паоло. А может быть, он встречается на их семейных снимках, там же часто фотографировались и друзья, и дальние родственники, все вперемешку, чуть ли не целой улицей. К тому же с четырнадцати лет она сама никуда без фотоаппарата не выезжала, и очень может быть, что где-нибудь проскочит ее ненаглядный. Вот это да! А ведь альбомов – почти с десяток. Можно растянуть просмотр на неделю. Хоть какое-то занятие. Можно бабушке позвонить, поинтересоваться… Да только вот как поинтересоваться, чтобы не вызвать лишних вопросов? К бабушке надо ехать. Дорого. Для этого нужно найти работу… Господи, зачем она об этом вспомнила?! Сердце только-только начало оттаивать, но теперь тоска снова сдавила его черным обручем, и настроение испортилось.

Эллис нехотя вынула первый попавшийся альбом. Если уж решила посмотреть… Она привыкла доводить все до конца. Из обложки высыпалась целая гора фотографий. Старые, пожелтевшие, черно-белые. Эллис вздохнула.

Наверное, ничего в этой жизни не бывает зря: альбом был папин. По отцу Эллис особенно сильно скучала в последние дни. Вот папа еще маленький мальчик, вот его школьные фотографии… Она тихо всхлипнула. Почему так получается: живет хороший человек, никому не мешает, имеет много друзей, приносит, в общем-то, пользу человечеству, он знает, как нужно жить, он уважаем, он любим, и вдруг… он – всего лишь тело в деревянном ящике. Она повела плечами. Нет, папа всегда останется живым для нее. Как будто они расстались, он уехал далеко, но он где-то есть и помнит о ней.

Смогла ли Беатрис заменить ей отца? Наверное, смогла. Даже больше: она заменила ей сразу обоих родителей, потому что Эллис никогда не знала, что такое материнская любовь. Мама вечно пребывала в бегах за чем-то неизвестным, но, видимо, гораздо более прекрасным, чем семья. Сама Эллис очень любила мать, но сильно робела, когда та, выбрав редкий момент, вознамеривалась с ней поговорить. Правда сейчас мама стала совсем другой. Это все Гарио…

Эллис вздохнула. Папа… а ведь его родителей она почти не запомнила. В Швеции ей, судя по всему, полагается кое-какая недвижимость: они с отцом были единственными наследниками. Хорошо, что бабушка и дедушка не дожили до того страшного дня. Она никогда больше не будет летать самолетом!.. Так Эллис сказала себе еще тогда, когда с замиранием сердца читала списки погибших в рейсе, с которого она пришла встречать отца. И, дойдя до фамилии Ларсен, даже не удивилась, просто почувствовала, будто ее ударили по голове…

Конечно, они пережили это горе. И быстрее всех – мама, выскочив замуж за Гарио уже через год. Эллис обиделась на нее тогда и перестала заходить совсем, забрала папины вещи из дома и зажила с Беатрис. Это было как раз два года назад. С тех пор она не летала на самолетах и даже во Флоренцию не наведывалась… Нет, папины фото она посмотрит как-нибудь потом, когда соберется с духом. А пока – во Флоренцию. И Эллис достала самый массивный альбом темно-зеленого цвета, который, помнится, оформляла еще бабушка Франческа. Поглаживая мягкий бархат обложки, Эллис улыбалась. Она любила Флоренцию и все, что с ней связывало. Несмотря на сильную привязанность к отцу, именно у маминых родителей ей нравилось больше всего. Она провела здесь лучшие месяцы жизни, которые смело можно было сложить в годы. Эллис вспомнила Франческу, как та стояла, деловито подбоченившись и кивая подбородком на нее, еще маленькую девчушку с косичками, промывая косточки своей младшей дочке:

– Эта свистушка умудрилась родить Эллис, и на том спасибо! Дальше уж мы сами справимся, а она пускай гуляет.

И действительно, Франческа была ей куда ближе мамы, именно бабушке Эллис начала поверять свои сердечные тайны. Кроме самой главной.

Про Паоло она не рассказывала никому: ни подружкам, ни отцу, ни бабушке. Не потому, что боялась насмешек, скорее наоборот: носила в себе это чувство, будто сокровище, которым привыкла любоваться одна и не желала показать окружающим хоть кусочек.

А Паоло, казалось, ничего не замечал, он по-прежнему водил девушек в бабушкин ресторан, когда приезжал в отпуск. Когда Эллис только заканчивала школу, он уже три года как закончил Римский университет и работал хирургом, будучи уже солидным двадцатишестилетним мужчиной. А в остальном остался таким же: рассказывал веселые истории, когда собирались родители и соседи, все смеялись, и было все как-то по-особенному, по-домашнему. Только у одной Эллис будто ком в горле стоял: ей невыносимо было слушать о его любовных похождениях.